Автор: К.С. Льюис.
Переводчик: Д.Афиногенов.
Великолепно написанная статья Мастера, - очень советую прочитать её...Рецензируя первый том «Властелина Колец», я едва смел надеяться на то, что книга будет пользоваться у читателей успехом, которого, по моему мнению, она безусловно заслуживала. К счастью, мои опасения не сбылись. Уже опубликованы и второй, и третий тома. Однако среди хора восторженных поклонников слышны и голоса критиков, утверждающих, что автор «Властелина Колец» делит своих персонажей на две категории: для него существует только белое и черное, третьего не дано. Мне хотелось бы ответить этим критикам. Вспомните хотя бы эпизод в конце первого тома, вспомните, как сражается с самим собой Боромир, и вы поймете, что ваши утверждения безосновательны. Вспомним и еще один эпизод, из второго тома. «Как в такие дни поступать и не оступаться?» — «Да как обычно, — отвечал Арагорн. — Добро и зло местами не менялись: что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей».
Вот основа толкиновского мироздания. Полагаю, некоторые читатели, подметив это четкое разделение на белое и черное, вообразили, что речь идет о делении на белых и черных людей. Как на шахматной доске: есть черный слон и есть слон белый, и передвигаться они могут лишь по клеткам «своего» цвета. Но второй и третий тома «Властелина Колец» должны переубедить и таких читателей. Все смешалось, все перепуталось; нынешние изменники поначалу руководствовались благими намерениями, а героическая Ристания и доблестный Гондор, оказывается, также тронуты порчей, разъевшей Мордор. Даже несчастный Смеагорл, при всей его злобе и коварстве, не лишен доброты. Трагический парадокс — окончательно переступить грань между добром и злом Смеагорла вынуждают необдуманные слова самого, пожалуй, бескорыстного и самоотверженного из персонажей Толкина. «Властелин Колец» состоит из трех томов, в каждом томе по две книги. Это — своего рода архитектурное сооружение, величественное и одновременно изящное, воздушное. Первая книга вводит читателя в повествование и закладывает сюжет. Во второй книге сюжет развивается, «обрастая» историческим материалом. Дальше все меняется. Третья и четвертая книги повествуют о судьбе вынужденно разделившихся Хранителей на фоне противоборства куда более могущественных сил. К основной линии сюжета читателя возвращают в пятой книге и в начале шестой (вторая половина последней, естественно, подводит итоги). Но нам ни на миг не дают забыть о том, что судьба Хранителей неразрывно связана с судьбой мира как такового. С одной стороны — кровопролитная война, топот копыт, пение горнов, лязг стали о сталь. С другой — двое крохотных хоббитов, изможденных и изнемогших, крадущихся, точно мыши по груде шлака, по вулканическим сумеркам Мордора. И мы твердо знаем, что судьба мира зависит куда больше от этой пары, нежели от сталкивающихся в битвах армии. Это — мастерский сюжетный ход, стержень, важнейшее звено, благодаря которому «Властелин Колец» заставляет сопереживать персонажам, восхищаться ими, а иногда над ними и посмеиваться.
Что касается сюжета, его ни в коем случае не следует оценивать в той снисходительно-насмешливой манере, в какой привыкли выражать свои мысли специалисты по «подростковому чтиву». Сюжет «Властелина Колец» суров и трагичен: нарастающая тревога, страшное бремя Кольца, неотвратимое превращение обыкновенного хоббита в героя, причем в обстоятельствах, когда одинаково глупо надеяться на славу и бояться бесчестия. «Отвлечения», то есть ответвления от основной линии, спасают читателя: не будь их, накал страстей, возможно, оказался бы чересчур велик.
Я вовсе не хочу сказать, что эти «отвлечения» играют исключительно вспомогательную роль. Они — равноправная часть повествования. Чего стоит хотя бы петушиный крик над осажденным Гондором! Перечислять великолепные находки Толкина можно сколь угодно долго; я ограничусь упоминанием о двух, совершенно различных. Итак, первая находка — это, как ни удивительно, реализм. Война у Толкина до боли напоминает войну, пришедшуюся на молодость моего поколения. Все то же: бесконечное движение без цели и смысла, зловещая тишина перед битвой, «когда все замерло в ожидании», беженцы, крепкая мужская дружба, напускное веселье, бравада — и отчаяние, загнанное вглубь, и такие подарки небес, как целый бочонок доброго табака, «спасенный» из развалин... Автор в другом месте прямо говорит, что его привязанность к сказкам обрела зрелость во время воинской службы; вот почему мы вправе сказать о батальных сценах во «Властелине Колец» (цитируя гнома Гимли): «Отличные скалы! Вообще крепкие ребра у здешнего края». Вторая же находка состоит в том, что никакой персонаж — никакой народ! — не вставлен в текст только ради сюжета. Нет, все они здесь по праву; их следовало бы создать просто потому, что они добавляют «вкусности». Иной автор (найдись таковой, паче чаяния) посвятил бы тому же Древню книгу целиком. Ведь глаза Древня «переполнены памятью несчетных веков и долгим, медленным, спокойным раздумьем». Имя Древня росло вместе с ним на протяжении веков, и ныне он уже не в силах произнести его, ибо на это уйдет слишком много времени. Когда Древень узнает, что они с хоббитами беседуют на горе, мы слышим жалобы: «Слово-то какое коротенькое, а она ведь здесь стоит спокон веков».
Не знаю, можно ли рассматривать Древня как «портрет художника в юности»; но если бы он услышал, что некоторые ныне отождествляют Кольцо Всевластья с водородной бомбой, а Мордор — с Россией, он, по-моему, вновь стал бы жаловаться на «торопливость». Интересно, как долго росли Древень и мир Древня? Навряд ли так же быстро, как современные, государства меняют своих «врагов общества номер один»; навряд ли так же быстро, как современные ученые изобретают новые виды вооружений. Когда Толкин приступил к работе над «Властелином Колец», ядерных бомб не было и в помине; а ныне Мордор — в осовремененном облике — маячит у наших берегов. Но из толкиновского текста ясно следует, что Саурон вечен: война Кольца — лишь звено в поистине бесконечном ряду подобных войн. Пока нам хватает мудрости, и мы боимся бесповоротного торжества Саурона, когда «не станет больше песен». Но снова и снова приходят подтверждения тому, что «повеет страшным ветром с востока... и от лесов ничего не останется». И, победив в очередном сражении, мы не должны забывать, что эта победа — не окончательная. Тому, кто во всяком литературном произведении ищет мораль, нужно искать ее именно здесь: в отказе от безудержного оптимизма, равно как и от черной безысходности, во имя проникновения в суть человека — в ту неизменную суть, которую прославили героические эпохи. Тут особенно ощущается духовное родство «Властелина Колец» со скандинавскими сагами: бьют не иначе как молотом, но с состраданием.
«Но почему, — спросят меня, — почему, если вам хочется высказать серьезные соображения о человеческой природе, о реальных людях, почему необходимо для этих целей придумывать некую фантастическую страну, страну-небывалию?» Потому, отвечу я, что для Толкина наша реальная, повседневная жизнь имеет героический, даже мифический оттенок. Обратите внимание на то, как он обрисовывает своих персонажей. В реалистическом произведении потребовалось бы «описание характера», а Толкину достаточно назвать своего персонажа эльфом, гномом или хоббитом, и все становится ясно. Вымышленные существа доступнее и «прозрачнее», нежели подлинные люди; проще разглядеть, что у них внутри. А что касается человека в целом, человека как части вселенной, разве можно познать его до тех пор, пока он не предстанет перед нами в облике героя сказки? Во «Властелине Колец» ратник Эомера «зеленую траву» противопоставляет «легендам», точно сны — яви. На что Арагорн отвечает: «Бывает, что не различишь... Ты говоришь, по зеленой траве? Вот тебе и сказка средь бела дня!»
Ценность мифа заключается в том, что он возвращает всему окружающему ту смысловую насыщенность, которая скрыта от глаз людских «завесой обыденности». Ребенок с удовольствием уплетает мясо, представляя, что это бизон, только что подстреленный из лука; обычной же говядцны ему вовсе не хочется. И этот ребенок мудрее многих взрослых. «Окунувшись» в вымысел, мясо словно сделалось более сочным, более, если позволительно так выразиться, настоящим. Если вам надоел привычный пейзаж, взгляните на его отражение в зеркале. Торя пути в страну мифов, унося туда с собой хлеб, яблоки, серебро и золото, уводя лошадей и собак, мы вовсе не убегаем от реальности. Наоборот — мы открываем ее для себя заново. Пока наша память хранит образы персонажей книги, реальные вещи видятся зримее, отчетливее. «Властелин Колец» уносит в миф не только яблоки и золото; эта книга мифологизирует добро и зло, бесчисленные опасности, подстерегающие людей на каждом шагу, наши тревоги и радости. Сквозь миф мы видим их гораздо резче. Не думаю, что Толкин мог написать свою книгу иначе.
«Властелин Колец» слишком оригинален и слишком глубок, чтобы выносить по его поводу окончательное суждение, да еще после первого и единственного прочтения. Но мы сразу понимаем: эта книга что-то с нами сделала. Мы стали иными. И хотя нам приходится себя ограничивать — ведь прочесть все попросту невозможно, жизнь чересчур коротка, — я нисколько не сомневаюсь, что со временем «Властелин Колец» окажется среди тех книг, не прочесть которые нельзя.
****
Источник:
narnianews.ru/modules.php?name=Forums&file=view...
Переводчик: Д.Афиногенов.
Великолепно написанная статья Мастера, - очень советую прочитать её...Рецензируя первый том «Властелина Колец», я едва смел надеяться на то, что книга будет пользоваться у читателей успехом, которого, по моему мнению, она безусловно заслуживала. К счастью, мои опасения не сбылись. Уже опубликованы и второй, и третий тома. Однако среди хора восторженных поклонников слышны и голоса критиков, утверждающих, что автор «Властелина Колец» делит своих персонажей на две категории: для него существует только белое и черное, третьего не дано. Мне хотелось бы ответить этим критикам. Вспомните хотя бы эпизод в конце первого тома, вспомните, как сражается с самим собой Боромир, и вы поймете, что ваши утверждения безосновательны. Вспомним и еще один эпизод, из второго тома. «Как в такие дни поступать и не оступаться?» — «Да как обычно, — отвечал Арагорн. — Добро и зло местами не менялись: что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей».
Вот основа толкиновского мироздания. Полагаю, некоторые читатели, подметив это четкое разделение на белое и черное, вообразили, что речь идет о делении на белых и черных людей. Как на шахматной доске: есть черный слон и есть слон белый, и передвигаться они могут лишь по клеткам «своего» цвета. Но второй и третий тома «Властелина Колец» должны переубедить и таких читателей. Все смешалось, все перепуталось; нынешние изменники поначалу руководствовались благими намерениями, а героическая Ристания и доблестный Гондор, оказывается, также тронуты порчей, разъевшей Мордор. Даже несчастный Смеагорл, при всей его злобе и коварстве, не лишен доброты. Трагический парадокс — окончательно переступить грань между добром и злом Смеагорла вынуждают необдуманные слова самого, пожалуй, бескорыстного и самоотверженного из персонажей Толкина. «Властелин Колец» состоит из трех томов, в каждом томе по две книги. Это — своего рода архитектурное сооружение, величественное и одновременно изящное, воздушное. Первая книга вводит читателя в повествование и закладывает сюжет. Во второй книге сюжет развивается, «обрастая» историческим материалом. Дальше все меняется. Третья и четвертая книги повествуют о судьбе вынужденно разделившихся Хранителей на фоне противоборства куда более могущественных сил. К основной линии сюжета читателя возвращают в пятой книге и в начале шестой (вторая половина последней, естественно, подводит итоги). Но нам ни на миг не дают забыть о том, что судьба Хранителей неразрывно связана с судьбой мира как такового. С одной стороны — кровопролитная война, топот копыт, пение горнов, лязг стали о сталь. С другой — двое крохотных хоббитов, изможденных и изнемогших, крадущихся, точно мыши по груде шлака, по вулканическим сумеркам Мордора. И мы твердо знаем, что судьба мира зависит куда больше от этой пары, нежели от сталкивающихся в битвах армии. Это — мастерский сюжетный ход, стержень, важнейшее звено, благодаря которому «Властелин Колец» заставляет сопереживать персонажам, восхищаться ими, а иногда над ними и посмеиваться.
Что касается сюжета, его ни в коем случае не следует оценивать в той снисходительно-насмешливой манере, в какой привыкли выражать свои мысли специалисты по «подростковому чтиву». Сюжет «Властелина Колец» суров и трагичен: нарастающая тревога, страшное бремя Кольца, неотвратимое превращение обыкновенного хоббита в героя, причем в обстоятельствах, когда одинаково глупо надеяться на славу и бояться бесчестия. «Отвлечения», то есть ответвления от основной линии, спасают читателя: не будь их, накал страстей, возможно, оказался бы чересчур велик.
Я вовсе не хочу сказать, что эти «отвлечения» играют исключительно вспомогательную роль. Они — равноправная часть повествования. Чего стоит хотя бы петушиный крик над осажденным Гондором! Перечислять великолепные находки Толкина можно сколь угодно долго; я ограничусь упоминанием о двух, совершенно различных. Итак, первая находка — это, как ни удивительно, реализм. Война у Толкина до боли напоминает войну, пришедшуюся на молодость моего поколения. Все то же: бесконечное движение без цели и смысла, зловещая тишина перед битвой, «когда все замерло в ожидании», беженцы, крепкая мужская дружба, напускное веселье, бравада — и отчаяние, загнанное вглубь, и такие подарки небес, как целый бочонок доброго табака, «спасенный» из развалин... Автор в другом месте прямо говорит, что его привязанность к сказкам обрела зрелость во время воинской службы; вот почему мы вправе сказать о батальных сценах во «Властелине Колец» (цитируя гнома Гимли): «Отличные скалы! Вообще крепкие ребра у здешнего края». Вторая же находка состоит в том, что никакой персонаж — никакой народ! — не вставлен в текст только ради сюжета. Нет, все они здесь по праву; их следовало бы создать просто потому, что они добавляют «вкусности». Иной автор (найдись таковой, паче чаяния) посвятил бы тому же Древню книгу целиком. Ведь глаза Древня «переполнены памятью несчетных веков и долгим, медленным, спокойным раздумьем». Имя Древня росло вместе с ним на протяжении веков, и ныне он уже не в силах произнести его, ибо на это уйдет слишком много времени. Когда Древень узнает, что они с хоббитами беседуют на горе, мы слышим жалобы: «Слово-то какое коротенькое, а она ведь здесь стоит спокон веков».
Не знаю, можно ли рассматривать Древня как «портрет художника в юности»; но если бы он услышал, что некоторые ныне отождествляют Кольцо Всевластья с водородной бомбой, а Мордор — с Россией, он, по-моему, вновь стал бы жаловаться на «торопливость». Интересно, как долго росли Древень и мир Древня? Навряд ли так же быстро, как современные, государства меняют своих «врагов общества номер один»; навряд ли так же быстро, как современные ученые изобретают новые виды вооружений. Когда Толкин приступил к работе над «Властелином Колец», ядерных бомб не было и в помине; а ныне Мордор — в осовремененном облике — маячит у наших берегов. Но из толкиновского текста ясно следует, что Саурон вечен: война Кольца — лишь звено в поистине бесконечном ряду подобных войн. Пока нам хватает мудрости, и мы боимся бесповоротного торжества Саурона, когда «не станет больше песен». Но снова и снова приходят подтверждения тому, что «повеет страшным ветром с востока... и от лесов ничего не останется». И, победив в очередном сражении, мы не должны забывать, что эта победа — не окончательная. Тому, кто во всяком литературном произведении ищет мораль, нужно искать ее именно здесь: в отказе от безудержного оптимизма, равно как и от черной безысходности, во имя проникновения в суть человека — в ту неизменную суть, которую прославили героические эпохи. Тут особенно ощущается духовное родство «Властелина Колец» со скандинавскими сагами: бьют не иначе как молотом, но с состраданием.
«Но почему, — спросят меня, — почему, если вам хочется высказать серьезные соображения о человеческой природе, о реальных людях, почему необходимо для этих целей придумывать некую фантастическую страну, страну-небывалию?» Потому, отвечу я, что для Толкина наша реальная, повседневная жизнь имеет героический, даже мифический оттенок. Обратите внимание на то, как он обрисовывает своих персонажей. В реалистическом произведении потребовалось бы «описание характера», а Толкину достаточно назвать своего персонажа эльфом, гномом или хоббитом, и все становится ясно. Вымышленные существа доступнее и «прозрачнее», нежели подлинные люди; проще разглядеть, что у них внутри. А что касается человека в целом, человека как части вселенной, разве можно познать его до тех пор, пока он не предстанет перед нами в облике героя сказки? Во «Властелине Колец» ратник Эомера «зеленую траву» противопоставляет «легендам», точно сны — яви. На что Арагорн отвечает: «Бывает, что не различишь... Ты говоришь, по зеленой траве? Вот тебе и сказка средь бела дня!»
Ценность мифа заключается в том, что он возвращает всему окружающему ту смысловую насыщенность, которая скрыта от глаз людских «завесой обыденности». Ребенок с удовольствием уплетает мясо, представляя, что это бизон, только что подстреленный из лука; обычной же говядцны ему вовсе не хочется. И этот ребенок мудрее многих взрослых. «Окунувшись» в вымысел, мясо словно сделалось более сочным, более, если позволительно так выразиться, настоящим. Если вам надоел привычный пейзаж, взгляните на его отражение в зеркале. Торя пути в страну мифов, унося туда с собой хлеб, яблоки, серебро и золото, уводя лошадей и собак, мы вовсе не убегаем от реальности. Наоборот — мы открываем ее для себя заново. Пока наша память хранит образы персонажей книги, реальные вещи видятся зримее, отчетливее. «Властелин Колец» уносит в миф не только яблоки и золото; эта книга мифологизирует добро и зло, бесчисленные опасности, подстерегающие людей на каждом шагу, наши тревоги и радости. Сквозь миф мы видим их гораздо резче. Не думаю, что Толкин мог написать свою книгу иначе.
«Властелин Колец» слишком оригинален и слишком глубок, чтобы выносить по его поводу окончательное суждение, да еще после первого и единственного прочтения. Но мы сразу понимаем: эта книга что-то с нами сделала. Мы стали иными. И хотя нам приходится себя ограничивать — ведь прочесть все попросту невозможно, жизнь чересчур коротка, — я нисколько не сомневаюсь, что со временем «Властелин Колец» окажется среди тех книг, не прочесть которые нельзя.
****
Источник:
narnianews.ru/modules.php?name=Forums&file=view...